Я решил выложить этот текст у себя на сайте, дабы он не потерялся в безднах интернета.
Память о хорошем человеке должна жить.
На двух катерах мы входим в удобную, расширяющуюся вглубь бухту острова Путсари. На этом острове, вплотную примыкающем к карельскому берегу, издавна добывали серый гранит, который и сегодня можно видеть в фундаментах домов и церквей исторического центра Петербурга. Гранитный поклонный крест на вершине острова обращен к Валааму, в хорошую погоду отсюда видны белые монастырские башенки. От пристани тропинка поднимается в горку, к симпатичной церквушке из красного монастырского кирпича, и дальше скатывается вниз, в "парное" после холодной Ладоги, Святое озеро. Церквушка, храм святого Сергия, опоясана плотно подогнанными гранитными плитами с аккуратными лунками и желобками для отлива воды. Это черта каменной добротной здешней архитектуры, как и массивные каменные часовни Валаама, могучие гранитные кресты и даже каменные решетки водосливов.
Но вот к паперти привалена плита со странной надписью: "Пионер Леня Голиков". Над ржавой маковкой возвышается медный крест с ямочками от пуль, следами досужих развлечений советской эпохи. Еще недавно он был загнут к земле, его гнули лебедкой, зацепив за соседнюю березу, да так и не сорвали. Монастырский сторож Володя выправил крест (Выправляли мы его вдвоем в июле 1999 года, накануне вечером удалось его снять с купола и спустить на землю, на следующее утро на каменной плите был разведен немалых размеров костер, в котором этот внушительных размеров крест нагревали, потом его вытаскивали и лупили по нему чугунной дубиной по-очереди с Володей. Дубина была не из легких - после трех-четырех ударов руки уже отказывались ее поднимать, тем не менее за день нам удалось выправить крест, а вечером Володя зашел к нам в лагерь и был великолепный ужин за разговорами. Примечание В.Титова), и медь снова сияет в лучах закатного солнца.
Пятый год Володя охраняет скит святого Сергия на Путсари, живя жизнью отшельника. Он здесь единственный представитель монастырской власти, единственный православный житель, да и вообще живая душа на острове. Ему около пятидесяти, но ни болезненная фигура, ни нестриженые по монашескому обычаю волосы и борода не делают его старше. Обветренное загорелое лицо с белыми, спрятавшимися от загара прожилками морщин, в прищуренных на солнце щелочках искрятся его добродушные; но озорные как угольки, с мужицкой хитрецой глаза. Безрукавка на мятой рубашке и тапочки без задников придают ему домашний вид здешнего хозяина. Мы беседуем с ним у входа в храм, под натянутым на жерди полиэтиленовым навесом летней трапезной. Володя угощает нас своей каждодневной пищей -"кондёром", сваренной в котле вермишелью, куда намешана всякая всячина, в основном овощи с подручного огородика, да иногда консервы, которыми делятся с ним случайные туристы.
Добрая косноязычная речь сторожа льется без остановок, как будто он хочет выговориться после долгого одиночества. Многое в Володиной биографии выдает в нем неординарную натуру. В начале девяностых Володя перешел на весельной лодке "Пелла" из Петропавловска-на-Камчатке во Владивосток, вдвоем с кошкой Василисой, вдоль и поперек исходил под парусом Ладогу. Закончив некогда электротехнический вуз, в своих странствиях он зарабатывал на жизнь ремонтом телевизоров. Однажды все оставил и пошел на курсы английского. Зачем?
- В Индийском океане я не был, захотел вот посмотреть.
- А как же ты в монастырь попал?
- Я тогда еще некрещеный был. Шел на лодке мимо Святого острова, ну где скит Александра Свирского, ночью проснулся от плеска в борт, выглянул, вроде бы все в порядке. А ветер налетел, и за десять минут волна поднялась, я развернуться-то не успел, перевернуло. На берегу меня встречает один, я спрашиваю: кто ты такой? Еще не знал тогда монахов. Разговорились мы с ним, это отец Василий оказался. Я стал интересоваться, потом и крестился. Зеленая "Пелла" осталась лежать кверху килем на камнях Святого острова. Володя прожил с братией скита около года, но так и не стал послушником, а командировался на Путсари. Здесь со всей горячностью неофита он принялся за миссионерское служение. В памяти скитской братии он остался чудаком-робин-зоном, здесь же туристы называют его кто "дедом", кто уважительно "отцом", подозревая в нем особу духовного звания. Тут не стесняясь задают вопросы о вере, которые не решились бы задать в строгой обстановке монастыря. В голосе сторожа появляются назидательные нотки, и его ответы, наверное, не всегда богословски грамотные, но подкрепленные силой аскетической жизни, звучат убедительно.
Капитан нашей катерной экспедиции, командор яхт-клуба "Балтиец" В. Р. Климбек вручает Володе бронзовый колокол, двухпудовую корабельную рынду. Володя читает молитву на освящение всякой вещи, кропит колокол святой водой и оставляет его до вечера в алтаре, чтобы "получше освятился". Вечером мы помогаем водрузить на колокольню этот пока единственный в арсенале здешней звонницы колокол. Он оглашает округу мелодичным динькань-ем, напоминающим колокольчик последней школьной линейки.
Вечернее молитвенное правило длится больше часа. На тяжелом кованом подсвечнике горит свеча. За окном начинается гроза, и тени перебегают по выщербленному полу на сырые, заплесневелые стены храма. На грубо сколоченном столике лежат дешевые литографии икон. Володя читает каноны и акафист. В некоторых славянских словах он, по его словам, специально меняет ударения, чтобы они звучали понятнее по-русски. "Ведь многие люди здесь первый раз молитвы слушают", - объясняет он после службы. Такой вот миссионерский прием. Изредка встречаются песнопения, и Володя выводит их на один и тот же победный мотив, как будто лодочка перекатывается с волны на волну, а потом, на последнем растянутом слове молитвы, пристает к тихой гавани. Служба заканчивается. Мы спускаемся под горку к пристани. Свежий воздух после дождя опьяняюще бодрит, после молитвы на душе растекаются покой и безмятежность.
Володя видит свою жизнь в двух измерениях и во всем, что с ним происходит, старается угадать действие потусторонних сил. "Спалили мне грот", - говорит он о последствиях случившегося пару лет назад пожара в храме, в котором пострадал парус его лодки и кое-какая церковная утварь. В слове "спалили" он подразумевает бесовские козни. Иногда пафос борьбы с лукавым простирается на вещи, казалось бы, далекие от религии. "Бесовскими" в глазах Володи оказываются и памятные плиты с именами утонувших при входе в бухту, и даже московское время. (На Путсари действует свое местное время, которое рознится с московским на два часа.)
Пять лет робинзонства - это стаж, позволяющий говорить о Володе как о духовном явлении. Будучи горячим неофитом, он взял на себя инициативу охранять скит; не имея точного представления о своих силах, сразу поставил себя на передний край духовной борьбы. Волей-неволей, по своему положению, он оказался своеобразным маяком православия для многих, часто далеких от Церкви туристов-водников. С одной стороны, подвижника подстерегает прелесть, опасность почувствовать себя этаким учителем человеков, с другой -обычная человеческая слабость.
- Я уже несколько раз пытался бежать с острова, - признается он, - но Господь каждый раз возвращал меня обратно. Год назад я долго лежал в монастырской больнице. Думал, помру, молился, чтобы перед смертью причаститься.
Но Господь вернул меня на остров: строй-ка, мол, давай дальше, восстанавливай...
Что-то роднит образ Володи с образом обаятельного дилетанта, наивного, но целеустремленного героя фильма "Начальник Чукотки". Человек с горячим убеждением двигается наугад, руководствуясь скорее не знанием, а интуицией, вдали от властей и наставников, вдохновляясь лишь чувством собственной миссии.
В ближайшее время ситуация на острове может измениться. На официальном сайте Валаамского монастыря помещено "Обращение о помощи по восстановлению Сергиевского скита".
Инициативная группа паломников собирается в этом году с благословения игумена начать в скиту строительные работы. Хотя восстановление и начинается в холоде запустения, но на месте, согретом молитвенным трудом сторожа Володи, начальника Путсари.
Виктор Селивановский
